Письмо в тетрадь

– это со-кровенное, ставшее от-кровенным, нагим, без игры. Письма в тетрадь несравнимо откровенней и правдивей писем в конверт. В них – не лгут. В них себя узнают. Письмо в тетрадь, это письмо в себя. Жизненно важная необходимость – "Не могу не записывать. Важно, чтобы вещь была осознанна, произнесена внутри". Для меня не только в этом смысл. Не могу не записывать, потому что не могу говорить. Я вслух звучу почти всегда фальшиво, сбивчиво как-то, жалко. (Так и со слухом музыкальным – внутри слышу чисто, а как петь начинаю – съезжаю всё время, причём в совершенно неожиданную сторону). Такая фальшь самой себе противна, режет по сердцу (и по уху). Ещё смысл – сохранить, сберечь нетронутым. Рассказать для меня – как расплескать: расплескать своё чувство по чужим сердцам. Сделать его обыденно-звучащим, между повседневных дел привычными словами произнеся – принизить. И, наконец, это признание, осознание, молчаливое звучание того пожара, который внутри бушует.

Марина! Я Вами – почти в каждом письме, почти в каждом стихе – обжигаюсь, нестерпимо, необратимо больно. И я тоже – не дую. Пусть горит. Пусть болит.

Неустанно читаю – и записываю, помечаю – и запоминаю. Но понимаю всю тщетность моих хотений и стараний. Не осилить, не впитать, не объять, не вместить в себя всю Вашу оглушающую, пугающую, обезоруживающую безмерность.

Марина! Вы – отрыв. От всего лживого, земного, от всех моих ранее необходимых людей и жизней. Сейчас они мне глубоко равнодушны. Почти все.

Марина! Так нелегко произносить "люблю" по отношению к Вам. (И никогда – "обожаю". Обожать можно конфеты, или запах, или что-то в этом роде. Но Стихи? Вас? – пошлость и пустозвоние непонимающих). А ещё: это ведь всё равно так мало! Ваше – это любовь за пределами любви. Запределье любви, когда души сливаются. А ещё: просто не смею говорить сейчас эти слова. Ведь как хорошо, как не страшно сейчас Вас любить. Нам – сытым, одетым, обутым, под мирным небом живущим. А тогда – смогли бы? А не просто любить – смогли бы? Что Вам сейчас жест моей распластанной души? Надо тогда Вас любить: живую – живой.

И всё же... Закрыв глаза, крик души: Марина! Люблю Вас всей болью, которой живу, на которую только способна!

Сама удивляюсь, но это явно видно, у меня глаза от чувств к вам – зеленеют. Зацвели (так река покрывается ряской в весенний период цветения).

Душа оголена, вся наизнанку, всем живым мясом наружу – пьёт Вашу боль, Вашу любовь. Сейчас к людям не хочу (такие раны напоказ?). Так милы сердцу сейчас и тучи, и холод, и сумрачность комнат. Сесть бы у окна и застыть. Глядеть на тёмное серое небо, на летящие тучи (что им, в своих высотах и скоростях, до нашей бренности?). Слушать дождь. Думать о Вас.

Марина! Стоять в Вашей бесконечной, бездонной, "всепоглощающей и всеотталкивающей" реке – верная погибель (или уж тогда не заходить выше щиколотки! – обожать). Я устала. Как многие, как почти все. Но к берегу не хочу. Я больше не плыву и себя больше не чувствую, сама себе стала не важнá. Я Вами "захлебнулась". Меня вне Вас больше нет. Только поэтому я теперь так спокойна. Дрожь во всём теле унялась, смирилась с победой воды – Вас. Обессилев, раскинув руки, медленно падаю на дно Вашей души. Жизнь, "в отбросах дней, дел, дрязг" где-то там, далеко, глухо и блёкло. За гранью воды, стены, меня. И, совсем другое: я жива, и я живу. Только не та, что была раньше. Из Вашего сердца прежней не вынырнешь. Вы пробудили то, что рделось внутри – затоптанное, попранное мной же. Я себя больше не боюсь и не стыжусь.

Меня нет в этой жизни (полная атрофия). Живу рядом с Вами: в той Москве, в то время. Во мне безумная тяга и необходимость проживать с Вами дни – в Ваших буднях, в Ваших мыслях, в Ваших чувствах. Не чувствую границ – реальность – я? Или реальность – Вы? Но всё равно – так щемит сердце от невозможности зримой, ощутимой близости...

Марина! "Буду думать о вас сначала с открытыми глазами, а потом с закрытыми". Вы научили меня ценить свои сны. Теперь их жду. И нет былой жалости о том, что это не явь. Я в своих снах так же была, как здесь. Какая разница – там или здесь? Сон – это необузданная мысль, это наша память. Тех, которые обходятся в жизни без этого, не думают и не помнят – сны обходят стороной. Таких мне искренне жаль. Сами себя обделяют. Марина, Вы мне ещё не снились. До Вас в своём сне нужно ещё дорасти. Вас в своём сне нужно заслужить – мыслью, чувством, временем, знанием. "Все разрозненности сводит сон. Уснём. Авось увидимся во сне". Я жду. Я знаю – встреча будет.

Попытка - ...тоски?

Скучаю ли по России? – Нет. Не скучаю. Разве только...

...по старым булыжным мостовым.

...по названиям: Борисоглебский... Остоженка... Сивцев-Вражек... Лубянка... – мой книжно-музыкальный мир!

..по фонарям, по узким переулочкам, где можно забыть, в каком веке ты живёшь.

...по ушедшим годам беззаботной юности, когда могла позволить себе роскошь провести целый день сидя, например, на скамейке у Патриарших, с блокнотом и книгой в руках.

...по рыжей осени. Здесь – зелёная, как и зима впрочем. Но белой зимы (снега) – не жаль. Даже наоборот, какой-то дикий, детский восторг охватывает от осознания, что там – холод, а здесь – тепло.

...по предновогодним заснеженным улицам, горящим суетливым ожиданием праздника. И странно, любила не сам праздник, а именно ожидание его. И почему-то так грустно и одиноко всегда было в эту искрящуюся ночь.

...по книжным магазинам – ах, как не хватает! Сколько раз оставляла там стипендию, всю – до последней копейки. Летела домой счастливая и готовая дать отпор маме, которая с порога ругала уже, что ни на кофточку, ни на туфельки. Сейчас практически что угодно можно достать в электронном виде, но... как не хватает со-прикосновения с бумажными листами: трогать и наслаждаться, с запахом: глубоко вдохнуть, уткнувштсь носом в саму середину (сердцевину) распахнутых белых крыльев. Удручает отсутствие книжной собственности, ощущения, что – целиком моё, везде моё, когда захочу моё. Электронный вариант – это просто текст. Книга – друг. Верный, безмолвный (но раскрыв...).

Но язык не поворачивается назвать всё это тоской по России. Это тоска по земле – той, по запахам земли – тем, по беззаботным годам юности (которые, надо сказать, закончились там, и тоска по ним началась ещё – там). Да и тоска ли это? По студенческим годам – может быть. Потому что хотела бы ещё раз прожить и почувствовать это упоение: свободой, предвкушением нового (каждый сентябрь так начинался), независимостью. Сейчас с тёплой улыбкой вспоминаю период юношеского максимализма, который сменился неудивлением и ровностью в отношении к окружающему миру. С каким трепетом в душе уезжала из Владимира в Москву! Бредила ею – во сне и наяву. Разочаровалась. И гуляя по улицам, так часто в голове звучали строки:

– Москва! – Какой огромный
Странноприимный дом!

Думала, это цитадель искусств, творческих людей. До этой цитадели нужно добраться, разгребая её под завалами хлама и мишуры. Юная была, наивная. Не это правит миром. Всю мою молодость мама говорила мне: "Какая ты дурочка! Веришь всем!" Я и сейчас верю, ни чуть не меньше, чем тогда. Не могу жить с подозрениями в душе – тяжело и противно как-то... Предпочитаю быть обманутой, чем самой обмануть. Обмануть в выгоду себе – какая мерзость и низость. И ещё: когда видела, что обманывают – самой становилось до онемения стыдно и неловко, как будто не они – меня, а я – их обкрадываю.

Часто слышу такую фразу: "Каким стал мир! Какими стали люди – жестокими, жадными, злыми!" Никакими они не стали, какими были сотни лет назад, такими и остались.

...они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...

Обыкновенные люди...

По самой России тоски нет. Ведь тосковать, это значит хотеть вернуться. Ни тоски, ни желания вернуться. Ни к российскому быту и свинству, ни к морозам и слякоти. Это осталось в прошлой жизни.

А в настоящей жизни есть жара. И сразу признаюсь: я её не переношу, я её прошу – остаться подольше. Не переношу, а превозношу – впитываю, удерживая в себе, запасаясь теплом на дождливые зимние месяцы. Но знаю, что не хватит! В первый же прохладный сентябрьский вечер буду грустить о том, что лето заканчивается. Я до жары – жадная. И до влаги жадная. Делаю шаг из холодной сухости помещения во влажный тёплый вечер. Рот рас-тя-ги-ва-ет-ся в несдерживаемой улыбке (до ушей). И именно вечер удивляет. Потому что тело отлично помнит, что вечер – это уже прохлада, что если ночью из дома и света – на улицу и темноту, то это холод. А здесь – наоборот! Люблю наоборот. Люблю жару. Люблю влагу. Люблю южное лето. За расслабленность: не нужно изощряться при выходе на прогулку, пытаясь захватить с собой одежду на все случаи перемены погоды. За уверенность: в долгих неделях, месяцах глубокой бездонной синевы и яркого солнца над головой. Летняя синева неба – с бирюзой, такая яркая и насыщенная. В детстве это моё воображаемое море, которого не видела – переворачиваю голову и смотрю на него (вверх ногами).

Нет ощущения чужого, экзотичного, неродного и далёкого Востока. Да и откуда ему взяться, если сама родилась в Узбекистане и все школьные летние каникулы, год за годом, проводила там. В Израиле новыми оказались только пальмы и море. Остальное знакомо и даже больше. Да, много любила в России, но и столько всего люблю здесь! Люблю белые камни города, розовеющие на закате дня. Люблю заход субботы – за тишину и праздничность, за дивные ароматы, которые по улицам рекой разливаются. Люблю неуёмное, круглогоднее цветение и зелень – деревья, как зажжённые волшебником фонари, по очереди, не переставая удивлять, вспыхивают яркими огнями: жёлтыми, сиреневыми, красными, белыми! Люблю здешнюю осень (хотя той и не хватает), когда не покидают (грустно), а прилетают перелётные птицы. "Ласточкина осень" (Лех!). Люблю кипарисы и розмариновые рощи. Люблю то, что детей здесь столько, сколько цветов – много, везде и повсюду, кружатся шумными стайками. Люблю тёплую палитру горизонта – розово-лилово-сизую, в нежной песчаной дымке. Люблю ощущение сада: огромные гроздья фиников, оливки и инжир в парке, мандарины и кумкват возле дома. Люблю птиц, не смолкающих ночью.

Не жаль того, что ушло, рада, что оно было – нет тоски в сердце, есть тепло воспоминаний. Нет чужого – родное не нашла ещё. Смогу ли? Ведь не причалить к берегу, остановиться, а кочевать с места на место, узнавая и впитывая новое, и – любить! Ведь столько всего ещё можно (и буду!) любить! (Чувство любви вытесняет чувство тоски).

И есть обратное: тоска по неизведанному, по тем улицам, фонарям, звёздам, камням, цветам, которых не видела – тоскую увидеть их! И – люблю!